Пьянкова Т - Онегина Звезда
Таисия Пьянкова
Онегина звезда
Илька Резвун каким еще был полскокышем? У батьки у своего на ладошке
помещался, да? А уже и тогда нырял и плавал по омутам-заводям речки
Полуденки, что твой щуренок-непоседа. А все потому, что, опять же, батьку
своего, Матвея Резвуна, повторил.
Был Илька в Матвеевой семье, после сплошного девчатника, пятым, каб не
шестым приплодом. Да и последним. Потому, знать, и прирос к отцову сердцу
больше всякого сравнения. Селяне говорили все кряду: раздели большого да
малого Резвунов, хотя бы все той же речкой Полуденкой - вода меж ними
чистой кровью возьмется!
Эта самая речка Полуденка больше всего и соединила их непоседливые
души. Сам Матвей был на реке таким рыбаком да ныряльщиком, что, сказывали,
меньков [мень - самая скользкая рыба] под водою зубами хватал. А когда
надо было, то брался он из проруби в прорубь пронырнуть!
Шибко тому вся округа дивилась. А надивившись, похваливала. А
похваливши, поругивала. Особенно изводились тревогою всезнающие старухи.
Они-то и пугали Матвея:
- Гляди, черт везучий! Кабы твоего задору-смелости да водяной не
пресек! И чего ты все шныряешь по его наделам? Каку-таку заботушку потерял
ты в речке Полуденке? А и правда ли нами слыхана, что сулился ты Живое
бучало [бучало - бездонный омут] скрозь пронырнуть! Что ж, нырять-то ты
нырни, да обратно себя хотя бы мертвым верни! Не было еще такого удальца,
чтобы провал тот измерить! Когда-никогда, а доныряешься! Расщелкнет тебя
водяной, как сухое семечко!
- А может, я сам и есть тот водяной, что в Живом бучале обосновался? -
как-то позубоскалил над чужими страхами Матвей Резвун. - Только скроен я
не по привычным меркам. Разве не помнится, что пращурка моя, древняя бабка
Онега, два века жила?
- Помнится. Как же.
- Так вот, ежели б она да свое бессмертие мне не передала, топтать бы
ей землю нашу и по сей день! Понятно?! Потому я никаких страхов, никаких
глубин не боюся.
- Изгаляется над нами Резвун, - засуетилась меж говорух самая неуемная
стращалка Марьяна Лупашиха. - Вровень с недоумками ставит нас. Вроде
играется с нами! Ниче-о! Доиграется бычок до веревочки. Ежели его из-под
воды никто не дернет, так на бережок выбросит. Ведь мною чего слыхано:
будто Матвей, ныряючи, рыбу под водою из чужих снастей выбирает! Он и сына
своего Ильку тому научает.
- Брось-ка ты, Марьяна, золу поджигать! - тут же пресекли ее болкатню
редкозубые товарки. - Чо ты греха не боишься? Не такой уж кот вор, чтобы
кобылу со двора свел. Ежели не тобою самой придумана эка дурь, то
какого-то лоботряса тянут завитки за язык. Наловивши, поди-ка, одних
головастиков, он от безделья и разбрасывает о Резвуне брехалки. А ты
подбираешь.
- Так ведь мое дело дударево, - поторопилась оправдаться Лупашиха. - Я
лишь дуду про беду, я к ней ноги не пришиваю. Но скажу и от себя: резвый
конь подковы теряет. Помяните мое слово!
Вот ведь штука! Будто на черных картах выгадала та Лупашиха
подтверждение своему пророчеству.
Да и сам Матвей Резвун как бы почуял правоту Марьяниных слов. В ночь,
как тому быть, пошел он с Ильей на сеновал отдыхать. Там и поведал он сыну
тайну, что завещала ему пращурка Онега в последний час своей непонятно
долгой жизни.
По словам Матвеевым получалось, будто бы древняя Онега, будучи еще в
одних годах с нынешним Илькою, собственными глазами видела, как средь бела
дня упала в речку Полуденку с высокого неба яркая звезда; Упала она туда,
где верстах в трех от деревни, ниже по течению, в кольце Колотого утеса
н
